Собери 5 мышеловок и получи бесплатный сыр!

Не сочиню я ни строчки без музы,
Не нарисую дивных зверей:
Слева – горгоны,
Справа – каляки,
Слева – анапест, справа – кошмар!

Вот и деру я охрипшее горло,
Где было с музой всё по нутру.
Вот и рифмую
«Шпроту – селёдку»,
Ямба с хореем не различу.

Видно такая уж доля артиста,
Что выпадает – тем он и горд.
Вот и рисует
Вместо портрета
Автопортрета чёрный квадрат.

тест на определение уровня быдловатости http://uborshizzza.livejournal.com/1614646.html 8

1966. После школы начал работать в лаборатории препаратором. Смотрю в спину энергичному шефу. Взвесил – высыпал – размешал, взвесил – высыпал – размешал, взвесил... Останавливается, оглядывает стоящие перед ним реактивы: - А тиосульфат я уже добавлял? – Пробует раствор из колбы на вкус, удовлетворённо хмыкает: - Добавил. – И снова: взвесил – высыпал – размешал... Это меня так впечатлило, после конца работы я дождался, когда он уйдёт, приготовил раствор тиосульфата и попробовал. Да, имеет свой вкус, можно распознать. Заодно сделал и попробовал растворы ещё нескольких солей, по моему тогдашнему представлению – неядовитых. Ну... Но жив же всё ещё.

1972. Экспедиция от трёх организаций на меромиктических карстовых озёрах Марийской республики. Меромиктические – это такие, которые расслоены и никогда до дна не перемешиваются. Старшему товарищу по экспедиции нужна бескислородная зона – с сероводородом. Поэтому каждый раз, когда достаём холодную прозрачную глубинную воду, он наливает её в химический стаканчик, принюхивается, а потом – к моему изумлению – пробует на вкус. Оказывается, если сероводорода так мало, что нос не чувствует (миллиграм на литр и меньше), то на вкус можно распознать: сероводород придаёт некоторый слабый сладкий привкус.

90-е. Приводят ко мне двух посетителей из Москвы. Они доверчиво протягивают мне пакетик с порошком и говорят: - Это немецкий микроб, который придаёт колбасе запах копчёностей. А нам нужен такой же микроб, но свой, отечественный. - Я говорю: - Как – микроб! Мне так нравится в магазине в колбасном отделе запах копчёной колбасы... – Да вы что, думаете, что её вправду коптят? Все эти тысячи тонн на дровах и с дымом? Не, в фарш добавляют нитрит, он соединяется с гемоглобином и даёт устойчивый цвет. Но со временем окисляется в нитрат, колбаса светлеет, желтеет, окисляется, теряет вкус. А много нитрита дать нельзя: вредно, норма есть. А вот этот немецкий микроб гонит нитрат обратно в нитрит, а ещё и запах даёт нужный. – Чё же, говорю, мы этого микроба и едим? – Да ну, это нормальная технология: микроба добавляют в фарш, при низкой температуре перемешивают, а потом пропаривают при 70 градусах. Микроб дохнет, а дело его живёт: фермент работает. – Подобрали мы им микроба. Год я потом копчёную колбасу не ел: подойду к прилавку – а мне не копчёностями, а микробом пахнет. Сейчас снова ем. Но если положить кусок копчёной колбасы без хлеба в рот и, разжевав, не проглотить, а прдолжать жевать – чувствуете появляющуюся некоторую особую солоноватую кислинку? Вот это и есть нитрит-нитрат.

С годами я всё больше становлюсь приверженцем Ликока:
«Ешьте всё, что хотите. Ешьте много. Да, ешьте очень-очень много. Ешьте до тех пор, пока не почувствуете, что ещё кусок - и вам уже не перебраться через комнату и не пристроиться со всей этой поглощённой пищей на мягком диване. Ешьте всё, что вам нравится, ешьте до отвала. Мерилом тут должно служить только одно - можете ли вы заплатить за то, что едите. Если не можете - не ешьте.
И послушайте - не заботьтесь вы о том, содержится ли в вашей пище крахмал, белок, клейковина и азот. ... В обыкновенных кушаньях, которые мы едим, нет никакого азота, фосфора или белка. В каждом приличном доме хозяйка смывает всю эту дрянь в кухонной раковине, перед тем как подать пищу на стол.» (с)

В 1977 был я в составе группы комсомольцев в Бенилюксе. В Амстердаме нас сопровождала женщина-гид, дочь жившего ранее в Москве голландского коммуниста, свободно щебетавшая на русском. Вот в какой-то день она нас вывела из отеля, повела на экскурсию по каналам, а сама по ходу говорит:
- Сегодня наше правительство пало.
Мы сразу пришли в ужас и давай оглядываться, где тут баррикады, рабочий тащит пулемёт, и вообще всякое такое. Потому что для нас «правительство пало» - это что-то вроде штурма Зимнего. Смотрим – всё тихо.
Спрашиваем: - Как это – «пало»?
Она говорит: - Ну, кабинет министров не справился с задачами и ушёл в отставку.
- И что же теперь будет? – продолжаем тревожиться мы, не понимая, может ли быть жизнь без правительства и какая, и всё ещё опасаясь, что мы влипаем в гражданскую войну на чужбине.
Она пожимает плечами: - Ну, назначат новое правительство.
*
В ноябре 1982 был я в своём – можно сказать родимом – посёлке (население – 2 тысячи человек, до железной дороги 15 км, по карте зон – европейская тайга). Как раз Брежнев скончался. И вот иду я вечером, а навстречу мне здоровенный молодой парень, сильно пьяный (это нормально) и плачущий (а вот это явно не норма). Останавливаюсь и спрашиваю: - Чего стряслось?
А он мне: - Брежнев умер! Как теперь жить будем!??
Раскрыл я варежку сказать ему – а потом подумал и молча закрыл.
Потому что это я успел и по Сталину траурную повязку на рукаве поносить, и при хрущёвской оттепели пожить. А он всю свою сознательную – лет двадцать – никого, кроме Брежнева, и не знал. Поэтому для него появление в продаже цветных телевизоров, новых сортов колбасы, новый маршрут автобуса, которым можно добраться до железнодорожной станции – это всё – под руководством Брежнева.
Сказал я ему что-то ободряющее – я же не кассандра какая брату моему – и пошёл дальше.

Эх, не цените вы графоманов. А ведь они – мы - украшаем жизнь. Когда я только-только закончил школу и был начитан и смешлив, то познакомился с пожилым (лет 40!) дяденькой-строителем. Он сочинял стихи и пьесы, состоял в литобъединении в Раменском и с восторгом принял меня в свои читатели.
Было это в конце 60-х, а некоторые его строки я до сих пор помню наизусть.
*
Из стихотворения о том, как он стоял солдатом на посту и из своего укрытия видел купавшуюся голышом девушку. (Именно от него я услышал в первый раз и с тех пор цитирую ставшее моим девизом: «Я из головы не сочиняю. Я как акын: чего увижу – то и пишу!»)
...
И вот стоишь ты вся нагой.
Груди грушей пригвоздёны.
...
*
Другое стихотворение целиком:
Глаза синее бирюзы –
Они полны любви.
И пусть в рабочем ты бушлате,
Но ты разишь булатом!
*
А ещё у него была автобиографическая пьеса, где он сам - Юрий Пышкин - был выведен под именем Игоря Северцева. Там были хорошие авторские ремарки и замечательная ударная концовка:
...
Люба козой спрыгнула с крыльца и пошла на сближение с Игорем.
...
Не глядя ест что-то из тарелки.
...
- А ты что со всеми не поехала? Али с дороги притомилась?
- Нет, дедушка, я осталась на всех обед приготовить.
- Коммуной решили жить? Это хорошо.
Поворачивается, уходит в избу.
Люба подходит к штакетному забору и смотрит вслед уехавшим ребятам.
- Как он сказал? *громко, обращаясь в зал* Коммуной решили жить. А ведь это – здОрово!

2006-й год. Лейпциг. Договорились мы после работы встретиться в ирландском пабе пива попить втроём. Поляк Лукаш Хржановский, немка Надья и я.

Где-то уже после второй кружечки пива - не о работе же разговаривать - стали мы с Лукашем с его подачи сверять политические анедоты социалистической Польши и СССР, много похожих оказалось.

Немка быстро интерес к разговору потеряла, она хоть и в ГДР росла, а по молодости и как благополучная ГДРовская бюргерша много вовсе не понимает. Как советские и немецкие войска в 39-м во Львове парад проводили, мы с Лукашом помним, но политкорректно обходим. Надье это до лампочки, а у Лукаша всякие исторические обиды временами выплывают.
А я ему довоенного Галчинского цитирую в русском переводе:
"А там у вас нужда,
грязь, мыши, дождь и Польша...".

Вот Лукаш и спрашивает: а вот у вас раньше праздник 7-го Ноября был - большой, государственный. Самый важный для СССР. Теперь же, небось, отменили?
Отменили, соглашаюсь.
А чё же на этом месте никакого нового не поставили? - прикалывается он.
Чего ж, говорю, не поставили. Ещё как поставили. Такой же большой, государственный, новый самый важный.
Да? А какой?
День освобождения России от поляков, говорю.
Он чуть со стула не упал.
Как, кричит, мы Россией владели?!! Захватывали?!! Отчего же я ничего не знаю?!!
Да ну, говорю, молод ты просто, не помнишь главных вех...